Прошло уже 40 лет со дня кончины Владислава Броневского (1897–1962). За это время мир неузнаваемо изменился. Многие истины, казавшиеся незыблемыми, рассыпались в прах, многие ценности многократно подвергались переоценке. Коснулось это и поэзии — немало авторитетов эпохи построения социализма перестало быть таковыми. Не обошлось и без перегибов: многим творцам той эпохи – и в нашей стране, и в странах «социалисти­ческого лагеря» –стали навешиваться ярлыки самого уничижи­тельного свойства. Что же говорить о Броневском — поэте, чье имя стало символом польской революционной поэзии в 20-е и 30-е годы, чья судьба, являющаяся зеркальным отражением судьбы Польши XX века, оказалась тесно связанной с построением социализма в ПНР? Один только факт написания им поэмы о Сталине, казалось бы, обращал его поэзию в ничто... На деле, однако, вышло по-другому.

В стихотворении «К поэзии» Броневский сравнивает свое творчество со сказочной птицей Фениксом, возрожда­ющимся из пепла после каждого «сжигания на костре», устраиваемого ему «законниками каждого строя». Вот и на этот раз поэзия Броневского выдержала очередное всесожжение. И в Польше, и у нас выходят новые книги поэта — дополненные его лагерными стихами, долгое время не публиковавшимися. Создаются — и будут создаваться! — новые переводы этой вечно живой поэзии.

ПОЛЬСКИЙ СОЛДАТ

Свесив голову, в крови по колено
шел солдат от немецкого плена.

На дорогах пыль, чужое войско,
сверху золото осени польской.

Сел служивый под березой у дороги,
перевязывает сбитые ноги.

Его полк разбили под Равой,
а он дрался, и дрался со славой.

Шел на танк со штыком, без оглядки!
Но – прошли. Раздавили всмятку…

Под Варшавой смолкли карабины,
и пошел сквозь пепелища, сквозь руины.

Дом пылает, немцем подожженный!
Нечем мстить – все кончились патроны.

Гей, береза, гей, ты, причиталка!
Что шумишь, – или солдата жалко?

Слезы льешь над армией разбитой,
над судьбою Речи Посполитой...

И сидит солдат, глотает слезы,
слушает роптание березы –

без оружья, без Орла на шапке,
без приюта на земле, на матке.

* * *

Когда распрощусь со светом,
раз уж положено нам,
не стой надо мной с советом,
я все сумею сам.

Пусть будет мой взгляд спокоен,
и не дрожит щека.
Хочу умереть, как воин,
не выпуская клинка.

Пусть ветер пахнет простором,
жужжаньем далеких пчел.
Увидеть бы Вислу и горы,
все, что любил и прошел.

Одна мне пусть будет почесть:
короткий, сердечный плач.
Друзья пусть придут набросить
на тело солдатский плащ.

И пусть закопают тут же,
в земле еще место есть!
Пусть вспомнят друзья по оружью
мою непокорную песнь

и снова умчатся в поле
кровь проливать из жил.
Такова, друзья, моя воля.
Для этого пел и жил.

Перевод Анатолия Нехая